Пьер Буль. Планета обезьян - ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
5
Почти целый месяц после возвращения я провалялся в постели, видимо, заразившись чем-то на месте раскопок. Болезнь моя сопровождалась неожиданными скачками температуры и походила на малярию. Я не ощущал физической боли, однако разум мой был словно в огне: я без конца перебирал в памяти все подробности, приоткрывшие передо мной завесу страшной тайны. Не оставалось никаких сомнений, что задолго до обезьяньей эры на Сороре существовала человеческая цивилизация, и эта мысль опьяняла и ужасала меня.
Сколько я ни размышлял, я так и не смог определить своего отношения к этому факту, испытывая одновременно и гордость и глубочайшее унижение. Гордость, потому что обезьяны все-таки ничего не изобрели и оказались в конечном счете обыкновенными подражателями, а унижение — потому что те же обезьяны сумели с такой удивительной легкостью усвоить человеческую культуру.
Как же это могло произойти? В бреду я постоянно возвращался к этому вопросу. Разумеется, все цивилизации, да и наша тоже, не бессмертны, об этом мы знаем давно, и все же столь полное и бесследное исчезновение человеческой цивилизации на Сороре угнетает разум. Что было тому причиной? Внезапная гибель? Катаклизм? Или медленная деградация людей и постепенное развитие обезьян? Я склоняюсь к последней гипотезе, тем более что нахожу чрезвычайно характерные признаки такой эволюции в современной жизни и занятиях обезьян.
Взять хотя бы огромное значение, которое они придают биологическим и физиологическим исследованиям. Так вот, теперь я начинаю понимать! В глубокой древности многие обезьяны служили человеку объектами для опытов в различных лабораториях. И именно эти обезьяны должны были перенять эстафету, именно им предстояло стать застрельщиками грядущей революции. И они, естественно, начали с подражания своим хозяевам, имитируя их жесты и поступки. А ведь их хозяевами были ученые: биологи, физиологи, медики или санитары и сторожа. Отсюда это сохранившееся до сих пор необычайное пристрастие к исследованиям в определенных областях.
Да, но какова же судьба людей?
Хватит думать об обезьянах! Вот уже два месяца я не видел моих бывших товарищей по заключению, моих человеческих братьев. Сегодня я себя чувствую лучше. Меня больше не лихорадит. Вчера я уже сказал Зире — во время болезни она ухаживала за мной, как родная сестра, — я сказал ей, что хотел бы возобновить работу в ее отделении. Похоже, это ее-не слишком обрадовало, но возражать она не стала. Пора навестить моих подопечных.
И вот я снова в зале с клетками. Странное волнение охватывает меня еще на пороге. Я вижу теперь этих созданий совсем в ином свете. Прежде чем войти к ним, я с тоскою вопрошал себя: неужели после двух месяцев отсутствия они меня даже не узнают? Но они узнали! Все взгляды обратились ко мне, как прежде, и, пожалуй, даже с большей почтительностью. Мне кажется, что они смотрят на меня по-новому, по-другому, совсем не так, как на своих сторожей-горилл. Нет, наверное, это игра воображения. И все-таки я различаю в их глазах почти неуловимые искорки любопытства, необычное волнение, тени древних воспоминаний, которые стремятся преодолеть преграду животной тупости, и, может быть, даже… слабый проблеск надежды.
Мне кажется, я сам последнее время бессознательно пробуждаю в них надежду. Одна мысль об этом приводит меня в состояние восторженного волнения. Неужели мне, именно мне, Улиссу Меру, заброшенному судьбой на неведомую планету, суждено здесь стать орудием возрождения рода человеческого?
Вот, наконец, я и понял, какая смутная мысль терзала меня и тревожила последний месяц. Господь Бог не играет в кости, как говорил когда-то один прославленный физик. Во вселенной не бывает случайностей. Мое путешествие к Бетельгейзе было предрешено высшим разумом. И теперь я должен оправдать оказанное мне доверие и стать новым Спасителем этого падшего человечества.
Как и прежде, я медленно обхожу весь зал. Я удерживаюсь, чтобы не устремиться бегом к клетке Новы. Посланец судьбы не вправе иметь избранников. Я обращаюсь к каждому из своих подопечных… Они заговорят, не сегодня, но заговорят, и я этим утешаюсь. Всю жизнь посвящу я выполнению моей великой миссии.
С деланным равнодушием я постепенно приближаюсь к моей бывшей клетке, кося на нее глазом. Но я не вижу протянутых мне навстречу сквозь решетку рук Новы, не слышу ее радостных криков, которыми она последнее время меня приветствовала. Тяжелое предчувствие овладевает мной. Я больше не в силах сдерживаться. Я бросаюсь вперед… Клетка пуста…
Резким тоном, от которого вздрагивают все пленники, я зову кого-нибудь из сторожей. Прибегает Занам. Ему не очень-то нравится быть у меня под началом, но Зира строго приказала исполнять все мои указания.
— Где Нова? — спрашиваю я строго.
Он угрюмо отвечает, что ему об этом ничего не известно. Однажды ее увели, не дав ему никаких объяснений. Я настаиваю, но безрезультатно. К счастью, наконец входит Зира, явившаяся для очередного обхода. Она замечает меня перед пустой клеткой и догадывается о моем состоянии. Но что-то ее смущает, и сначала она заводит речь о другом:
— Только что вернулся Корнелий. Он хотел бы тебя видеть.
Но мне в этот момент наплевать на Корнелия, на всех шимпанзе, горилл, орангутангов и прочих чудовищ, населяющих небо и землю. Я показываю пальцем на клетку и спрашиваю:
— Где Нова?
— Она нездорова, — отвечает самка-шимпанзе. — Ее перевели в специальное отделение.
Она делает мне знак и увлекает за собой, подальше от сторожа.
— Мне пришлось обещать дирекции, что я сохраню это в тайне, — говорит Зира. — Но я думаю, что ты должен знать.
— Она больна?
— Ничего страшного. Но само по себе это событие достаточно значительно, чтобы обеспокоить наши власти. Нова понесла.
— Нова… что?
— Я хочу сказать: она беременна, — поправляется Зира, с интересом наблюдая за мной.